С Владимиром Ивановичем Оводовым, полковником милиции в отставке, бывшим заместителем начальника УВД по ЕАО – начальником милиции общественной безопасности, Биробиджан простился 20 декабря 2017 года.
Журналист «Ди Вох» о профессиональным милиционере, разумном, честном и принципиальном человеке.
БИРОБИДЖАН, 30 января, «Город на Бире» – С фотографии, перечёркнутой траурной лентой, на меня глядит симпатичный улыбающийся здоровяк в камуфляже. На левой стороне груди нашивка [I(О) Rh+].
У меня тоже первая положительная. В полевых условиях, если вдруг нет возможности сделать переливание группа в группу, наша – первая – кровь подойдет всем, а вот нам – «первым» – без «своего» донора не выжить.
Конечно, мы не были дружны. Хотя бы в силу разницы в возрасте. Когда я родилась, Владимир Иванович уже восемь лет служил в милиции. Но мы были хорошо знакомы – в силу местечковости Биробиджана и публичности профессий.
Харизматичный, принципиальный, с замечательным чувством юмора... Он тянулся к природе, искренне любил работать в саду, не мыслил себя без охоты и бани.
А ещё он очень любил горошек. Обычный зелёный горошек. Точнее не обычный, а популярный в СССР венгерский, фирмы Globus.
Я мог съесть за раз содержимое целой банки, а может, и двух. Почему так неуверенно? Да потому, что сначала у меня не было возможности открыть две банки горошка одновременно, а позже не стало «Глобуса». Этот приятный, чуть сладковатый вкус я чувствую даже сейчас, когда пишу эти строки.
Больным Оводова, кроме родных, почти никто и не видел. Но это не значит, что «уйдя со сцены» он позабыл многочисленных коллег и знакомых. Как раз наоборот. В записках, которые он поначалу набирал сам, потом надиктовывал, много имён. Кого-то уже нет, кто-то до сих пор при должности. Но больше всего там, конечно, его самого.
Наша семья жила в коммуналке и для приготовления пищи пользовалась керосинкой. Да и перебои со светом обязывали иметь в квартире две-три керосиновых лампы. За неделю расходовалось от пяти до десяти литров. Мы с братом почти каждую неделю шли в керосиновую лавку, стояли в очереди, а потом, обливаясь потом, тащили канистру домой, взявшись за неё с двух сторон. Когда мне исполнилось девять лет, мы переехали в благоустроенную квартиру и больше не покупали керосин, но его неприятный стойкий запах преследует меня на протяжении всей жизни.
Вообще-то Владимир Оводов инженер. И по-хорошему работать бы ему после «политеха» не в ГАИ, а в народном хозяйстве. Говорят, начальник хабаровской ПМК сразу после института звал на должность главного инженера. Но из милиции не отпустили. К моменту окончания института Оводов работал там уже два года. Идейного комсомольца-дружинника заприметили ещё на третьем курсе: то домушника поймать с поличным поможет, то хулиганов во время дежурства усмирит. Прошёл собеседование, медкомиссию, получил комсомольскую путёвку. Это было в апреле 1970 года.
Мы с мамой тогда жили в Хабаровске, а брат учился в Киевском институте гражданской авиации. Маминой зарплаты катастрофически не хватало. Я разгружал баржи и вагоны, работал на стройке, сдавал кровь...
Вечером мы долго обсуждали сложившуюся ситуацию и решили, что я поступлю на службу и останусь учиться на дневном отделении в институте.
Первый командир – майор Кельнер – был умным проницательным человеком с большим жизненным опытом, фронтовиком. Он пошёл навстречу студенту, отдав ему в графике все вторые смены, субботы и воскресенья. Два с половиной года Оводов работал и учился без выходных. На написание дипломной работы взял пятнадцать дней за свой счёт, а два очередных отпуска потратил на прохождение производственной практики и военных сборов.
В 1974-м руководство предложило ему место начальника ГАИ Еврейской автономной области. Володя ещё даже старлея к тому времени получить не успел. Никто его здесь не ждал. Самый молодой в штате отдела, без управленческого опыта, без связей, без жилья... Плюс открытый конфликт с непосредственным начальником – примерно за год до назначения прыткий лейтенант оформил на местного полковника протокол.
Постепенно куратор признал во мне хотя и молодого, но растущего руководителя милицейской службы. Он понял, что мне не нужна мелочная опека, главное – не мешать мне думать и работать. К концу года у нас сложились деловые отношения, и они оставались такими долгое время. Когда через много лет, в 1995 году, меня назначили на должность заместителя начальника УВД, он был одним из первых, кто поздравил меня с этим назначением. Будучи уже глубоко пожилым человеком, абсолютно не зависимым от меня, он очень лестно обо мне отзывался. Его оценка дорогого стоила.
Записки Оводова честные. Он не стесняется быть в них смешным или неумелым, и шутки часто отзываются глубокой самоиронией. Он не хвастается, как ловко решал вопросы «хозспособом» или при попустительстве партийных боссов, а показывает, что иных путей, кроме как «достать» и «выкрутить», в то время не было. Не бравирует, описывая задержания, а искренне отдаёт должное коньяку и сигаретам, без которых иногда было не обойтись.
Через несколько минут я вышел на улицу, сел на лавочку и вновь представил момент задержания, прокручивая в голове свои действия. И тут меня затрясло. Мелко задрожали ноги. Я попросил закурить. Кто-то протянул мне сигарету. Я медленно затянулся и, наслаждаясь горьковато-пряным вкусом вдыхаемого дыма, расслабился.
Я очень уважаю людей, которые в суете будней успевают заметить красоту окружающего мира. Удивительно, но в динамичных, наполненных фактами, цифрами и именами милицейских историях есть лирические отступления. Не Пришвин, конечно, ну так ведь и писатель не ходил в облавы на вооруженных головорезов. Каждому своё. А живописные облученские сопки за такими нежными и наивными описаниями угадываются вполне.
Стоял замечательный день. Воздух был напоён ароматами осени. Прекрасна была раскинувшаяся вокруг нас тайга. Багряные листья осины были похожи на спелые яблоки, жёлтые листья ивы – на кораблики, а листья клёна – на золотые звёзды. Блестели на солнце серебристые паутинки. В лесном ручье вода настолько прозрачна, что видна каждая травинка.
А в следующем рассказе – война. В Первую чеченскую полковнику Оводову было уже 46, и эти его воспоминания для меня как журналиста самые ценные. Я не первый день общаюсь с ребятами в погонах и точно знаю: кто был на Первой чеченской, вслух о ней не говорит. Предоставляя истории право всё расставить по своим местам, Владимир Иванович просто описывает то, что видел.
Снабжение войск было организовано из рук вон плохо. Зато на базарах Северного Кавказа в изобилии были представлены камуфляжи всех видов и расцветок, армейская тушёнка, сгущенное молоко – всё то, чем должны были снабжать войска. Не хватало горюче-смазочных материалов. Приходилось экономить каждый патрон, потому что везли их из дому, через всю страну, а расстрелянный боезапас пополнить чаще всего было негде.
Как так вышло, что из всех руководителей нашего регионального УВД только Оводов летал на Кавказ во второй половине 95-го и весь 96-й, – отдельная история, может быть, когда-нибудь вы её ещё и прочтёте. А пока важно представить, что до пунктов временной дислокации наших отрядов ОМОН он добирался один, без бойцов сопровождения и охраны, потому что в УВД не было денег на командировки. Зачастую – по территории, контролируемой боевиками.
Чеченец в шапке покачал головой и положил палец на спусковой крючок автомата. Мне стало ясно, что я не успеваю ничего сделать, и поэтому я отказался от попытки взять автомат в руки. Мысли лихорадочно проносились в голове, но выхода я не видел. Оставалось одно: достойно умереть. Подняв книжку, которую я читал, повыше, чтобы мои действия были видны боевикам, я расстегнул сумку и положил туда книжку. Нащупал ребристый бок гранаты и медленно, чтобы не насторожить противника, вытащил её. Что у меня в руках, они не видели из-за высокой спинки соседней скамьи. Приближались не спеша, посмеиваясь, оружие держали небрежно, бравируя силой стаи, вероятнее всего, подумав, что русский полковник уже деморализован и наложил в штаны от страха. Не теряя ни секунды, я разогнул усики предохранительной чеки и выдернул её. В это время идущий ко мне чеченец увидел гранату и резко остановился метрах в четырёх от меня. Продолжая держать гранату в правой руке, я поднял левую и показал всем, что предохранительная чека выдернута из взрывателя. У боевика на лице сквозь природную смуглость проступила бледность, но он сделал попытку двинуться в мою сторону. Я, как до этого он, покачал головой. Мы несколько минут смотрели друг другу в глаза, в переполненном вагоне стояла мёртвая тишина. Вдруг он улыбнулся, повернулся к своим, что-то сказал, они натянуто засмеялись, повернулись и пошли к выходу...
...С той поры я относился к гранате Ф-1 как к боевой подруге, и всегда в зоне военных действий «лимонка» была со мной. Я берёг её, она хранила меня.
В конце июля 1996 года Оводову было поручено обес-печить вывод нашего отряда из зоны боевых действий.
Сидеть в обороне, дожидаясь, когда про тебя вспомнят и обес-печат прикрытие при выходе за границу Чечни, было бессмысленно. Могли и не вспомнить.
Правдами и неправдами, сведя в удачную комбинацию личные связи, дальневосточное землячество и бог знает что ещё, он выторговал у генерала авиации две «вертушки» до Моздока.
– Понимаешь, полковник, – сказал он мне, – у меня керосина осталось только на боевые вылеты.
– Опять керосин, – подумал я, и тут же из далёкого детства мне в нос ударил его едкий запах. Я непроизвольно поморщился...
В общем, за керосин пришлось отдать все отрядные деньги – десять миллионов рублей. Потом эти казённые миллионы целый год высчитывали у Оводова из зарплаты. Это ничего, мы тогда все были миллионерами. Зато маме, Александре Ивановне, за сына было точно не стыдно.
Из благодарности, подписанной большим милицейским чиновником в 2000 году: «Ваш сын показал высокие профессиональные качества, способность принимать тактически грамотные решения в условиях, сопряженных с опасностью для жизни. При этом проявил выдержку, стойкость, мужество и героизм».
Нет смысла перечислять все регалии и награды на имя В. И. Оводова, полученные в том числе и на мирной службе в областном комитете соцзащиты. Их много. Он всю свою жизнь кого-нибудь защищал.
«Он был профессиональным милиционером, разумным, честным и принципиальным человеком, правда, со своим индивидуальным подходом к любой проблеме, как, впрочем, и каждый из нас...» – говорит Оводов о том самом вышестоящем начальнике, с которым поначалу никак не мог найти общий язык. Это он и о себе говорит.
Елена МЕРЖИЕВСКАЯ