Журналист «Ди Вох» о нелёгкой жизни и чудесных увлечениях Михаила Алексеевича Болотина.
БИРОБИДЖАН, 12 июля, «Город на Бире» – Корабли на оконных решётках идут на Восток – это всё, что можно о них сказать. Куда летят самолёты, зависшие над ними, – для прохожих совсем уж загадка. Вечером, когда в этих окнах зажигается свет, за стёклами становятся видны мощные металлические силуэты других военных судов, и таинственная квартира становится ещё более привлекательной. Многие из тех, кто годами ходит под этими окнами по своим делам, задаются вопросом: что за человек здесь живёт? Но лишь морская неизвестность служит им ответом. Хозяин – человек негромкий. Если у него не спрашивать, так он и не расскажет ничего.
Я далеко не первый, кто заинтересовался авторством железных изваяний на оконных решётках. На неоднократные звонки в металлическую дверь квартиры мне никто не ответил. Может, я и успокоился бы на этом, как другие, но по чистой случайности уже на следующий день своих поисков встретил на улице Михаила Алексеевича Болотина. Я знаю его со времён своей весёлой рабочей юности. В середине 70-х он работал главным механиком швейной фабрики и принимал у меня зачёт на присвоение второго разряда токаря. Вспомнил я и о том, что старый механик живёт на Пионерской улице, в том самом доме, где окна удивляют прохожих военными кораблями.
– Не знаете ли, Михаил Алексеевич, кто живет в первой квартире вашего дома? – спросил я его.
– Знаю, – говорит. – Я там живу.
– А корабли на окнах кто мастерил?
– Я и мастерил. Люблю корабли. Зимой, когда нет работы на даче, вожусь с ними – получаю удовольствие...
1949 год. Матрос Амурский речной флотилии Михаил Болотин.
...А потом мы вели долгие разговоры в его старенькой уютной квартире, где на всех окнах не цветочные горшки, а модели военных кораблей. Они гордо и прочно занимают здесь, кажется, всё свободное пространство: столы, полки мебельной стенки и даже её верх – подводная лодка «Щука» разместилась почти под потолком.
С легендарной «Щуки» началась и трудовая история Болотина, и его коллекция.
В детстве Миша не мечтал о морских походах и не грезил парусниками. Он мечтал наесться досыта. Мальчик 1929 года рождения был младшим из восьми детей в семье. Помнит детский сад в Комсомольске-на-Амуре, куда его отвозили на каких-то больших санях. А вот отца не помнит. Старшая сестра однажды сказала, что была такая 58-я статья, по которой людей забирали и больше их никто не видел. Вот и с отцом так же. Правда это или нет, ему доподлинно неизвестно. Некогда ему было до истины докапываться, нужно было выживать. Мама? Маму помнит. Она умерла в 35-м.
Детский дом помнит, в котором повариха тётя Паша никогда не давала ни ложки добавки. Их должны были содержать в детдоме до седьмого класса, но «выпустили в жизнь» уже после пятого – красить крыши складов «Заготзерна» в зелёный цвет. Четверо пацанов растирали зелёную краску, смешивали её с олифой и красили эти проклятые крыши. Взрослые мужики всё удивлялись, как их угораздило сюда попасть. Зарплату на предприятии не выдавали уже три месяца. И детдомовцам не дали. Зато дали холодную комнату и топчан без постели. Еды им уже не полагалось. Спасались тем, что собирали и сдавали бутылки – они во все времена стоили 20 копеек. На вырученные деньги покупали обеды в столовой.
– Я уже потом думать стал: кому это в голову пришло выпустить нас на работу, не дав закончить и семи классов?! – размышляет вслух мой собеседник. – Да ещё на восемь часов! По нынешним меркам – полный рабочий день. Взрослые во время войны работали по двенадцать. Может, тоже какие-то аферисты были... Сейчас этого уже не узнаешь.
Однажды, он не выдержал и сбежал. Жил по подвалам и как-то пришёл проситься в авиационное ремесленное училище. Лет ему для поступления было маловато, и потому он нагло врал добрым тётенькам о своём возрасте. Только медсестёр-то не особо обманешь. Велели снять штаны, а на причинном месте и намека на волосы нет... Всё равно взяли. Тут и кормить начали, и спальное место определили. Одна беда: на работу выпустили быстро.
На авиационном заводе делали оперение для самолётов. Снова холодное общежитие, недоедание – и оттого особо тяжелый подъём по утрам. Не выдержал, сбежал.
Несколько месяцев болтался по чердакам и подвалам. В те годы за такое посадить могли, и не посмотрели бы, что молод. И решил Михаил снова поступать в ремесленное училище, только уже в судоремонтное. С тех пор корабли вошли в его жизнь прочно и навсегда.
Во время войны в «ремеслухе» не столько учились, сколько работали для фронта: делали солдатские пуговицы, металлические свистки, корабли ремонтировали. Сначала крейсер «Калинин», потом крейсер «Коганович». Сейчас мало кто знает, что в Татарском проливе на минах, стоявших ещё с Первой мировой войны, подорвались две наши «Щуки». Их тоже отбуксировали в свободные доки завода, и бригады из ремесленного училища работали над ними наравне со взрослыми. О судьбе экипажей этих подводных лодок он так и не узнал. В кубриках находили лишь разорванные тельняшки. Всё, что было ценным, повытаскивали ещё до того, как лодки пришли на завод.
Уже в конце войны, в 1944 году, девять выпускников судоремонтного училища прислали на Биробиджанскую текстильную фабрику, которой по сути ещё и не было: прядильные и ткацкие станки в цехах только собирали и устанавливали. Здесь, в механических мастерских, он и остался работать слесарем. В 1946 году, перед уходом в армию, Михаила Болотина наградили медалью «За доблестный труд».
– Я ещё совсем мальчишкой был, – вспоминает Михаил Алексеевич. – У меня потом ещё семь медалей было, но эта – самая дорогая. Во времена Ельцина месяца четыре за неё гроши платили, а потом совсем перестали. Видать, Ельцин свой же указ отменил. Плохой мужик был.
В 1948-м его призвали в Амурскую речную флотилию. Четыре года служил на бронекатере, а когда вернулся из армии, снова пришёл на фабрику. Товарищи Михаила по «ремеслухе» с фабрики давно сбежали, а ему бежать было некуда и надеяться не на кого.
Некоторые модели ещё и с электрической подсветкой.
Работал слесарем. Когда окончил семь классов вечерней школы и механический техникум, стал мастером, а после – и главным механиком фабрики.
Попутно преподавал труды в подшефной девятой школе. Идея эта была не его, а Эдуарда Ивановича Векэссера, тогда ещё даже не директора, а главного инженера фабрики. Он сначала поручил Болотину оборудовать школьную слесарную мастерскую, а уж после и преподавать там заставил, ну или попросил, что, в общем-то, одно и то же.
В самом начале 80-х Михаил Алексеевич уволился с фабрики и пошёл учителем труда в первую биробиджанскую школу. Зачем? Корабли делать захотел. Вот эти самые корабли. А совмещать работу и моделирование проще всего было в школьных мастерских.
Пятнадцать лет он вместе с детьми изготавливал модели этих морских красавцев на уроках труда и дополнительных занятиях! Чертежи брал из журнала «Техническое моделирование». Стопки этих журналов по сей день бережно лежат в шкафу, дверцы которого украшены якорями. И даже на стенах – море. И на оконных решётках. Он их сам сварил, причём не потому, что воров боялся, а потому, что захотелось сделать на решётках силуэты кораблей.
– Я не люблю рисовать природу, – откровенничает Михаил Алексеевич, – с природой можно общаться на рыбалке или где-нибудь на даче. А технику люблю – и рисовать её, и делать.
Мы ещё долго говорили о кораблях, о том, как интересно воплощать в реальность модели из журналов. Потом вспоминали добрые времена работы на текстильно-швейной фабрике, мужиков вспоминали, у которых золотые руки. Одних уже нет в живых, другие уехали в тёплые края. Сам он давно моделей кораблей не делал, но те, что есть, радуют глаз. Радует и музыка, которую тоже очень любит Михаил Алексеевич. Играет на баяне и аккордеоне. В музыкальной школе не учился, мелодии подбирает на слух. И музыкальные инструменты, и рабочие слесарные он бережно хранит. Пригодятся ещё. Перед уходом я спросил, не дарил ли он свои корабли какому-нибудь музею.
– Нет, не дарил и не собираюсь, – ответил мне хозяин таинственной «морской» квартиры в доме на Пионерской улице. – Вот умру – пусть с ними делают что хотят. А пока жив, корабли со мною будут.
Александр ДРАБКИН