Рис. Вячеслава Шилова.
Вопрос об отмене высшей меры остаётся открытым уже двадцать лет
БИРОБИДЖАН, «Город на Бире», 23 октября – В камере № 1 ИВС Биробиджанского ГОВД было всего два места. По правилам, если арестант претендовал на исключительную меру наказания, водворить туда могли только его одного.
И тут незадача: подрасстрельных оказалось двое. Один – Хохлов – в камере уже сидел, второй – Сафонов, насильник и убийца шестилетней девочки, – только въехал. Первый тут же заявил: если сокамерника приговорят к «вышке», то, по понятиям, ребёнка ему простят, а уж если нет…
САФОНОВУ влепили «пятнашку», то есть пятнадцать лет лишения свободы.
– Что же ты... с «пятнашкой» пришёл? Общественность возмущена, – не то спросил, не то констатировал старожил «единички».
После этих слов он засунул самодельный пластмассовый нож в область верхней трети грудной клетки сокамерника и постучал в железную дверь.
– Граждане! – завопил он, обращаясь к вбежавшему конвою. – Общественность возмущена, в связи с чем я исполнил законные требования прокурора Биробиджанского района Драбкина и привёл законный приговор в исполнение.
Сафонова отправили в больницу, он выжил. А по мне той же ночью началась проверка: якобы имел место факт подстрекательства к убийству. Но Хохлов по моим делам не проходил, я его в глаза не видел никогда, и потому всё объяснением одним и закончилось.
Это был первый из двух случаев, когда я просил суд применить к обвиняемому исключительную меру наказания.
ПРОЙДЁТ чуть больше года, и в 1997-м на высшую меру наложат мораторий. Ещё через 12 лет, в 2009-м, Конституционный суд России выскажется о невозможности возвращения к высшей мере без внесения поправок в Конституцию РФ. В то же время фактически в Уголовном кодексе России смертная казнь присутствует до настоящего времени. Есть порядок и механизм исполнения, процессуальные нормы... А главное, по результатам социологических опросов, 62% россиян высказываются за применение исключительной меры. Даже политики самого высокого ранга вновь и вновь возвращаются к этому вопросу. О расстреле вспоминают после терактов и особо тяжких преступлений педофилов. Иногда – в связи со злодеяниями коррупционной направленности. После отдельных громких убийств на территории области, в народе всё чаще ругают тех, кто отменил «вышку».
ДМИТРИЙ ЛИБЕРМАН почти не запомнил момент оглашения смертного приговора по уголовному делу об убийстве его дочери Алёны. Помнит лишь, что судьей была женщина. При оглашении мотивировочной части он потерял сознание и пришёл в себя только в больнице. Потом была болезнь, последствием которой стало пожизненное нарушение функции сна.
– Я не смог остаться на ногах, – рассказывает Дмитрий Моисеевич, – когда услышал, что этот подонок сделал с моей дочерью. Долго приходил в себя. Спустя примерно полтора года мне сообщили, что вступил в силу мораторий и убийце Иванченко заменили высшую меру на 15 лет лишения свободы. Говорят, он даже написал мне письмо, в котором каялся и просил моего прощения. Я не смог это письмо прочесть, отдал отцу, который его порвал. Я до сих пор не знаю, о чём писал убийца, а отца уже тоже нет в живых. Об одном жалею: что не убил Иванченко, когда его заводили в зал судебного заседания мимо меня. Может быть, мне было бы не так больно узнать о том, что высшая мера ему заменена на пожизненное заключение. Но в то время такого наказания просто не существовало. Сейчас, спустя много лет, я и сам становлюсь сторонником применения пожизненного заключения. Расстрел – слишком лёгкое и короткое решение вопроса. Провести всю жизнь в каменном мешке без шансов на помилование – куда тяжелее и справедливее.
СМЕРТНЫЙ ПРИГОВОР убийце Алёны Либерман вынесла Алла Ароновна ЩЕПАЛОВА. Эта замечательная, милая, добрая женщина всегда была известна как судья-цивилист, то есть специалист в области гражданского права. Сейчас она уже отошла от дел. Удивительно, но, несмотря на весь свой прокурорский стаж, я не знал, что судья Щепалова за период работы вынесла два смертных приговора. А сегодня, по прошествии двадцати лет, она не захотела со мной об этом разговаривать.
– Не нужно поднимать этот вопрос, – сказала Алла Ароновна. – Наказывать людей смертью – это горе. Понимаете, горе! Это преступление – писать о смертной казни. Кто это сможет правильно понять? Только тот, кто сам вынес смертный приговор. Стоял и читал его, а после – со страхом узнавал, приведён в исполнение или нет. Я не думаю, что у других судей другое мнение. Сторонником вышей меры может быть лишь человек, который сам не выносил смертный приговор. Пойми: мы сами в этот момент превращаемся в убийц и ничем от них не отличаемся. Пусть преступник сидит пожизненно и никогда не выходит на свободу, но не расстрел. Это моё мнение, я разрешаю тебе его написать.
БЫВШИЙ ПРЕДСЕДАТЕЛЬ областного суда ЕАО Борис ЗИЛЬБЕРМАН рассматривал уголовные дела, по которым закон предусматривал исключительную меру наказания, но к смерти никого не приговорил. Разговор с ним обещал быть особенно интересным. Как минимум потому, что ныне Борис Исаакович – гражданин Израиля. Жители этой страны чаще прочих страдают от выходок террористов. А ведь в отношении них и российская общественность не раз предлагала отменить мораторий на смертную казнь.
– Да, я рассматривал уголовные дела, по которым можно было приговорить преступника к смерти. Возможно, подспудно была мысль о том, что человек этого заслуживает. С другой стороны, мне не встречались дела, по которым уверенность в виновности человека была бы стопроцентной. Жизнь настолько непредсказуема, что исключать возможность ошибки никогда нельзя. Наверное, в большей степени это и было главным тормозом, – мой собеседник поддержал разговор без ложного стеснения. – Вообще, я очень рад, что мне не пришлось никого приговорить к высшей мере, потому что я не знаю, какие чувства меня потом преследовали бы всю оставшуюся жизнь.
О самой целесообразности применения высшей меры я до определенного времени не задумывался, а в конце восьмидесятых и начале девяностых, когда началась дискуссия по этому поводу, у меня сложилось твёрдое убеждение, что смертную казнь как вид наказания нужно отменять, но при условии, что к этой категории преступников будет применяться пожизненное заключение без права на помилование. Неизвестно, что тяжелее для преступника: всю жизнь провести за решеткой или одним выстрелом освободиться от физических и душевных страданий. Давай вспомним Россию девяностых. Даже в Биробиджане был взрыв тяжких преступлений, жестоких убийств, и именно в то время было принято решение о наложении моратория на смертную казнь. Я помню ту дискуссию. Большинство населения было, естественно, против. Но мораторий был введён, а количество убийств постепенно уменьшилось.
Что касается террористов, то их нужно уничтожать сразу, в ходе антитеррористических операций. Они просто не должны доживать до суда. Это война, и террориста нужно убивать в бою. А смерть как государственная мера, по решению суда... Скорее всего, я против. Вообще в Израиле, как и в любой стране, большая часть населения поддержала бы высшую меру в отношении террористов. Но в итоге, я думаю, человечество всё равно придёт к тому, что высшая мера везде будет запрещена.
ПОСЛЕДНИМ, кого в России расстреляли по приговору суда, был маньяк и убийца Сергей Головкин, на кровавом счету которого жизни одиннадцати мальчиков. Приговор привели в исполнение двадцать лет тому назад, 2 сентября 1996 года. Все остальные приговоренные к смерти, в том числе и те, кто совершил преступления на территории ЕАО, ушли на пожизненное заключение. Сергей Рябов – житель Головино, убивший двух малолетних детей, – после приговора повесился в хабаровском следственном изоляторе.
Точка в истории наказания смертью пока не поставлена. А вот истории убийц, случается, заканчиваются смертью и не по решению суда.
Александр ДРАБКИН