2018.
Откровения Александра Драбкина.
БИРОБИДЖАН, 18 марта, «Город на Бире» – Я – безнадёжный двоечник, пожизненный второгодник, мамино несчастье и горькая насмешка второй биробиджанской школы. И если бы не Зинаида Ильинична Короткова, первая моя учительница, мой удел – восемь классов образования, неизвестно какая работа, нудная и злая старость. Конечно, я представляю солидных людей, которые сейчас читают эти строки и снисходительно улыбаются, мол, чего только не напишет, лишь бы ещё раз напомнить о себе. Скажут, что учился, как все, еврейская мама его облизывала, водила в музыкальную школу. И даже малознакомые мне люди заявят, что все эти сказки про двойки, про нос в чернилах и проблемы с русским языком и арифметикой не более чем выдумка, сочинение на свободную тему. Но я-то знаю правду!
Одноклассников моих, живущих ныне в Биробиджане, можно сосчитать по пальцам, учителей так и вовсе осталось двое. Кроме Зинаиды Ильиничны, которой я посвящаю скромное своё признание, есть ещё Софья Ильинична Гуревич, но она учила меня гораздо позже, и немногое помнит из того, как всё начиналось.
В 1965-м мне было неполных восемь лет, а Зинаиде Ильиничне – 35. Страшно себе представить: она была на 25 лет моложе меня нынешнего! Девочки сразу сказали, что учительница у нас самая красивая из всех учителей начальных классов. У неё были волнистые волосы, тёмно-синий костюм и светлая блузка.
Зинаида Ильинична улыбается нам приветливой доброй улыбкой. Нет ещё ни отличников, ни двоечников. Есть только то, что видно невооруженным глазом: вот, например, Серёга Заровняев, будущий самбист и наш защитник, выше всех ростом, Серёга Курков полнее других, а Ирочка Хирсонская очень уж худая.
1989.
Осень пахнет новыми школьными тетрадями, промокашками и фиолетовыми чернилами. В моей руке георгины, час назад срезанные на огороде одной из уборщиц общежития. Я дарю их моей будущей учительнице. Так будет и на следующее 1 сентября, и ещё через год, и через два, а потом мы будем просто здороваться, потому что к ней придут другие ученики, а у нас начнут преподавать учителя-предметники.
Со мною трудней, чем с прочими. Я левша, а писать положено правой рукой. Разве виновата в этом Зинаида Ильинична? В те годы слово «положено» было таким же обязательным, как сейчас «рекомендуется». Как пишутся элементы букв, Зинаида Ильинична показывает на доске. У меня получается хуже, чем у других. Но её не раздражают кляксы в тетрадях и палочки, из которых на всей странице нет двух параллельных. Она всех хвалит при первой возможности.
С чистописанием лучше у девочек. Красиво рисуют буковки Светочка Розенберг и Леночка Мамыкина. Они вообще девочки правильные: на всех мероприятиях поют песни про школу и Родину. Я не пою, я не могу победить уроки.
Зинаида Ильинична советует маме больше уделять мне внимания, она говорит, что я способный, только рассеянный и неаккуратный. Мама об этом тоже знает, потому что тоже рассеянная. Мы с мамой оба левши. Только я левша от природы, а она – от травмы на производстве, из-за которой пришлось ампутировать правую кисть. Зинаида Ильинична знает об этом, она периодически приходит к нам домой, и они с мамой и бабушкой о чём-то душевно говорят. По обрывкам фраз я понимаю, что говорят обо мне.
Мама убеждает Зинаиду Ильиничну в том, что я умный мальчик, вот, например, прилежно учусь играть на баяне в музыкальной школе, а там «сами понимаете, дураков не держат».
А учительницу не нужно убеждать. Она знает, что я не дурак, и по чтению у меня пятёрки. Но учёба состоит не только из чтения, так что иногда первая моя учительница приходит в отчаяние. В один из таких моментов она публично объявляет моей нянькой одноклассницу Ирку Шрайбер. С этой рыжей ведьмой мы по сей день дружим, и она, к слову, так со всеми и нянчится – то с мужем, то с внуками. Но тогда!.. Тогда это всё мне очень обидно! Я пытаюсь защититься от Ирки. К стыду своему, даже пытаюсь с ней драться. Но, увы, к стыду ещё большему, Ирка обычно оказывается куда как шустрее меня.
Я карабкаюсь вслед за остальными, стараясь избавиться от зудливого комплекса неполноценности, и иногда это у меня даже получается. Особенно в третьем классе, когда меня угораздило влюбиться в Светку Розенберг. У меня почерк некрасивый, так что записку «Давай с тобой дружить» пишет мой друг Борька Симаков. Он пришёл к нам в третьем классе – хитрый, дерзкий, вредный, но самый близкий мой друг того времени. Светка дружить согласилась и даже разрешает мне носить её портфель до дому. А я в свою очередь сам глажу брюки, чаще стираю рубашки и пытаюсь подтянуть учёбу, но у меня не получается.
1965 г. Автор – второй слева в среднем ряду.
Как говорит Зинаида Ильинична, я всегда где-то на небесах и думаю о чём-то своём. Я, наверное, действительно думаю обо всём, кроме учёбы. Иначе чем объяснить то, что из лета в лето я остаюсь на осень. То есть в следующий класс я переведён условно, и передо мной каждый раз маячит жуткая перспектива остаться на второй год. Стыдно. А уж как обидно, слов нет! Сейчас маме предложили бы поискать для меня репетитора, а в те годы в Биробиджане уж точно так принято не было.
Чуть ли не всё лето мы с Борькой Симаковым ходим заниматься к Зинаиде Ильиничне домой. Она живёт в деревянном доме на Ленина, 27. Там, на уютном кухонном столе, мы раскладывем свои тетради и тренируемся писать и считать правильно.
Боже мой, дорогая моя первая учительница, только сейчас я отчётливо представляю, с каким облегчением вы вздохнули, переведя меня наконец в пятый класс! Почему сейчас? Потому что и сам испытываю похожие чувства, отпуская в свободное плавание некоторых своих студентов.
Я подался в юристы и даже стал писать стихи и рассказы. Хорошим зубным врачом стал Борис Симаков, и Света Розенберг тоже стала доктором, и даже вас иногда лечит. В чужой стране умер Саша Ганич, и Сергей Курков, учившийся гораздо лучше меня, недолго прожил на этой земле.
Они все были способнее меня, учились прилежнее, их гораздо раньше приняли в пионеры – торжественно, возле памятника Ленину на заветной площади у второй школы. А мне систематические двойки никак не давали права на галстук. Когда «окошко» без двоек всё же образовалось, вы, Зинаида Ильинична, оставили класс после уроков и перед всеми приняли меня в пионерский отряд. И не беда, что у классной доски, а не на площади. Я всё равно старался надевать галстук даже по выходным.
Пионеров сейчас нет. И школа наша снесена безжалостно. Там сейчас гимназия, к которой ни вы, ни я никакого отношения не имеем. Поэтому, наверное, чиновники от образования ни разу не вспомнили о вашем дне рождения в феврале, не поздравили с 8 Марта...
Лишь мы, шестидесятилетние ваши ученики, собравшись в очередной раз в ресторане или у кого-нибудь дома, с благодарностью вспоминаем вас тёплым словом. Вспоминаем весь наш первый «В», вас и наших родителей. Это бывает, конечно, редко и заочно. А чтобы вот так, перед всеми и с любовью, то я решился первым.
Под этим моим сочинением готовы подписаться Игорь Каплун, Света Розенберг, Ира Шрайбер, Наташа Карапузь, Ирина Арчакова, Борис Симаков и, думаю, Семён Дубинский, который лечит детей в Израиле, тоже.